Причиной срыва переговоров, предположительно, стало нежелание России терять долю на этом рынке. Отказ от сделки, в свою очередь, привел к быстрому падению цен на нефть, а следом — к резкому падению курса рубля. «Медуза» спросила у экономистов и экспертов нефтяного рынка, правильно ли поступили российские власти, отказавшись от сделки с ОПЕК, и что теперь будет с ценами на нефть и курсом национальной валюты в обозримом будущем.
Николай Иванов, экономист, Институт энергетики и финансов
Это [отказ от сделки с ОПЕК] самоубийство. Но давайте так — участие России в сделке ОПЕК+ изначально было не очень правильным и не очень умным шагом. Если углубиться в историю, то вся эта история с ценовой войной началась в 2014 году, когда стала падать нефть. Али Аль-Наими, бывший тогда министром нефти Саудовской Аравии, начал эту войну и объявил — раз нефть падает, то пусть неэффективные производители уходят с рынка. Их он назвал поименно: Венесуэла, к которой у Али Аль-Наими были личные претензии, Бразилия, которая тогда только выходила на рынок, и США со сланцевой нефтью. Но к 2016 году ситуация в Саудовской Аравии изменилась — там поняли, что американцев в ценовой войне не победить, и началась сделка ОПЕК+. Но это была изначально странная идея, так как ОПЕК уже не являлся единственным балансирующим поставщиком. С приходом американской сланцевой нефти ушло время, когда монопольный картельный сговор мог серьезно влиять на рынок. Теперь, сокращая свою добычу, мы просто отдаем свою долю американцам. Снижая добычу и поддерживая цены, мы создаем для них максимально комфортные условия.
России надо было выходить из этой сделки, но не сейчас. Все можно было сделать правильно, но выбор времени и стиля был ужасен: из-за коронавируса за январь — февраль спрос на мировом рынке сократился на 1,5 миллиона баррелей в сутки. Сейчас падающий рынок толкнули вниз.
Получилось так, что Россия выступила с ответным ультиматумом на требования Саудовской Аравии. Видимо, ожидая, что Саудовская Аравия предложит обсудить компромиссные варианты. Но Саудовская Аравия вместо этого пошла на обострение. Это было актом ценовой войны. Как я понимаю, этого не просчитали.
В Саудовской Аравии вернулись к идее, что неэффективные производители должны отмереть. Тут нужно отметить, что Саудовская Аравия может быть хотя бы ограниченно балансирующим поставщиком, а Россия не может: чисто геологически они могут быстро снизить, а потом быстро восстановить объемы добычи — а Россия нет. При этом у Саудовской Аравии очень низкая себестоимость нефти. Да, им хорошо когда нефть стоит 80 долларов, но можно жить и при 20.
Когда сейчас кто-то говорит, что все это может как-то остановить сланцевую добычу, — это глупость. Она уже показала, что может быть эффективна при разных уровнях цены — даже при самых низких. Даже если добыча снизится, то на короткий период. Разговоры о том, что Россия сделала это для борьбы с США, — это глупость, которая получается, когда люди начинают верить собственной пропаганде. Журнал «Газпрома» может год за годом писать в своем журнале, что сланцевый пузырь вот-вот лопнет. Когда странные идеи руководства транслируются пропагандой внутри компании — так бывает. Когда люди сами начинают действовать в соответствии со своей пропагандой — это совсем странно. Ничто в сланцевой добыче не рухнет и не обвалится. Может быть временное падение — никакого долгосрочного эффекта не будет. Месяц-другой — и все вернется на круги своя.
Сейчас никто не знает, что будет происходить дальше. Неизвестно и то, что точно произошло между Россией, Саудовской Аравией и США. Все объяснения — только догадки. Подковерных договоренностей не знает никто. Почему срыв договоренностей произошел в момент, когда в Эр-Рияд приехал [Госсекретарь США Майкл] Помпео? Почему [саудовский принц] Мухаммед раскрыл антиправительственный заговор и попытку госпереворота и арестовал две ключевые фигуры в руководстве Саудовской Аравии? Что это было? Какие еще взаимоотношения могли на это повлиять? Неизвестно. Но объяснять мудрой стратегией то, что Россия оказалась в роли жертвы, не очень правильно.
Сейчас можно сказать только то, что периоды очень резкого снижения цены не бывают длинными. После этого все равно наступит рассвет. Будем надеяться, он наступит довольно быстро.
Рубен Ениколопов, ректор Российской экономической школы
В долгосрочной перспективе любые картельные договоренности в какой-то момент разваливаются. Но даже если какие-то долгосрочные выгоды от развала ОПЕК+ и можно найти, то момент для выяснения отношений явно выбран крайне неудачный. В чрезвычайно нервозной обстановке, вызванной проблемами с коронавирусом и падающим спросом на нефть, любые резкие движения приводят к очень сильной реакции рынков, что мы и наблюдаем. Так что в краткосрочной перспективе это будет весьма чувствительный удар по российской экономике.
Главной фундаментальной причиной [падения цен на нефть], конечно, является снижение экономической активности из-за эпидемии коронавируса. Это приводит к снижению спроса на нефть и падению ее цены. Искусственное ограничение производства нефти могло временно поддержать цену и сделать ее снижение более плавным, но ключевым фактором будет то, насколько серьезными будут экономические последствия эпидемии.
Скорее всего, падение цен — это надолго. Хотя мы еще не можем полностью оценить масштаб экономических проблем, вызванных эпидемией коронавируса, но по всем признакам она нанесет серьезный удар по экономическому росту во всем мире. И это неминуемо отразится на ценах на нефть. Курс рубля у нас зависит прежде всего от цен на энергоресурсы, так что перспективы ровно такие же. То есть мы должны приготовиться к тому, что как минимум в этом году нам придется жить при новом, более низком курсе рубля.
Олег Шибанов, директор Центра исследования финансовых технологий и цифровой экономики СКОЛКОВО-РЭШ
Для внешнего наблюдателя, который может считать, что действия небольшой группы чиновников привели к разрыву соглашения ОПЕК+ и сильному ослаблению рубля, все это выглядит неестественно. А с другой стороны, как экономист, я понимаю, что картели не живут вечно, иногда сильно ухудшают жизнь потребителя, иногда ускоряют инвестиции в конкурирующие отрасли и поэтому не всегда полезны даже для стран-участников. Кроме того, специфика рынка нефти в том, что при низких ценах на протяжении некоторого времени сланцевые компании США не смогут захеджировать будущую добычу нефти по высокой цене, а значит, окажутся вынуждены либо обанкротиться, либо снижать издержки, что пойдет на пользу всей отрасли. Так что в сухом остатке — краткосрочно очень — это очень вредно для курса и роста экономики России, а долгосрочно может оказаться благом.
Наверное, оба этих процесса [разрыв соглашения и эпидемия коронавируса] оказали существенное влияние [на цену нефти] и будут его оказывать в 2020 году. Снижение спроса из-за коронавируса и рост предложения из-за ценовой войны одновременно влияют на падение цены нефти, а значит, и курса рубля. При этом коронавирус скорее тормозит спрос в российской экономике, поэтому больше похож на дефляционную меру (если брать внутренние эффекты). То есть если бы не было изменений на рынке нефти, мы бы увидели скорее торможение роста цен и временное укрепление рубля.
Как мы увидели в 2014–2015 годах, снижение цен [на нефть] может оказаться «навсегда». Уровней 100+ долларов за баррель с тех пор не видели. Новое движение нефтяного рынка тоже совершенно неочевидное и может быть как временным, так и очень надолго. Цена в 30 долларов не выглядит равновесной, но 45–55 долларов — вполне разумный коридор на обозримое будущее.
Макроэкономически рубль вообще «обречен на ослабление»: поскольку целевая инфляция в рубле, о которой говорит Банк России (4%), выше, чем цель ФРС (2%), то рубль должен постепенно снижаться в стоимости. И если посмотреть на промежуток 1996–2019, рубль к доллару в среднем почти идеально изменялся по разнице инфляций в России и США.
А вот прыжок на уровень 72+, который мы увидели сейчас, не обязан быть точным переходом на новый равновесный уровень. Мы помним, что рубль уходил гораздо выше в 2014 году, но потом два раза оказывался одной из самых укрепившихся валют — в том числе в 2019 году.
Поэтому конкретный уровень рубля в краткосрочной перспективе может быть едва ли не любым, он может даже сходить обратно на отметку в 65.
Константин Сонин, профессор Чикагского университета и ВШЭ
Мне кажется, что есть не экспертное, но популярное мнение о том, что ОПЕК или ОПЕК+ играет большую роль в определении мировых цен на нефть. Это не подтверждается ни академическими исследованиями, ни глубоким экспертным анализом. ОПЕК играет небольшую роль. Объявление о том, что ОПЕК о чем-то договорился, меняет цены на какие-то единицы процентных пунктов — при этом цены на нефть колеблются на 30–80 процентов в год. Поэтому решения ОПЕК или договоренности России с Саудовской Аравией вносят очень небольшой вклад в изменения цен на нефть. Они колеблются по другим причинам. Соответственно, для России нет особой разницы, участвовать в договоре с Саудовской Аравией или нет, — на цены на нефть это особо не влияет.
Влияет то, что сейчас происходит в мировой экономике. То, что Китай предпринимает беспрецедентные усилия по борьбе с коронавирусом, а значит, остановил экономическую деятельность в части страны. То, что в Америке сейчас, возможно, начнется рецессия. Эти два фактора сильно снижают цены на нефть.
Основной плюс от выхода из сделки состоит в том, что участие в ней не приносило бы бенефитов, но была бы иллюзия того, что это на что-то влияет. То, что Россия вышла из сделки, задает правильную перспективу. Руководство страны думает о производстве нефти и диверсификации экономики, а не обманывает себя. Это идейно правильная позиция — воспринимать себя как производителя нефти, реагирующего на мировые цены на нефть, а не обманываться мифом о том, что ты управляешь этими ценами.
Само по себе все, что связано с эпидемией коронавируса и не связано с экономикой, не может вызвать масштабный кризис. Но если, например, выяснится, что жесткие меры, принимаемые Китаем, нужно будет сохранить [еще] на несколько месяцев, то последствия могут быть серьезными. Возможно, будет не только замедление, но и спад мировой экономики, чего не было уже много лет.
