Разделение Минобрнауки на два ведомства дало повод обсудить будущее национальной системы образования, в том числе университетов. Научный руководитель Московской школы управления «Сколково» профессор Андрей Волков и исследователь Московской школы управления «Сколково» Дара Мельник считают, что российской высшей школе тесно в рамках отраслевого дизайна, сложившегося еще в 1930-х годах, и видят возможности, которые открыло бы для отечественных университетов лучшее понимание глобального образовательного ландшафта. Публикуя их статью, “Ъ” приглашает и других заинтересованных экспертов к дискуссии на своих страницах.
Новая композиция правительства исправляет столетнее разделение науки и высшего образования. Этот ход настолько же хорош, как неудачен другой — отделение школы от науки и университетов.
Тем временем сохраняется еще одна структурная диспропорция, Эверест на равнине проблем: до сих пор жив советский регистр отраслевых университетов индустриального дизайна 1930 года. Тогда были искусственно выделены педагогические, медицинские, сельскохозяйственные и другие отраслевые вузы. Только из одного Томского политехнического университета, например, было образовано 14 узкоотраслевых вузов. Этому дизайну тоже скоро сто лет.
В этой исторической перспективе в неадекватности российских вузов современной реальности, повестке изменившегося мира нет ничего удивительного. И возможно, пришло время пересмотреть структурное советское наследство.
Глобальные университеты
Глобализация лучших университетов мира за последние 20–30 лет переформатировала ландшафт высшего образования. Ряд стран, таких как Сингапур, Нидерланды и, само собой разумеется, развитые страны англо-саксонского мира, включая Австралию и Новую Зеландию, от этого выиграли — например, в экспорте образования. А некоторые страны это изменение проспали — в частности, Франция, Япония и Россия.
В каждой стране глобальные университеты тот горный хребет, который определяет климат. Они являются стандартом качества, и их лидеры задают направление дискуссии о высшем образовании. Да, они национально укоренены, но соревнуются на мировом рынке за таланты, проекты и влияние. У них обычно есть сообщество выпускников в любом мегаполисе, и они используют эту сеть при финансовой или политической необходимости. К этой же группе можно отнести еще и узкоспециализированные институты, консерватории и академии экстра-класса. И если исследовательские университеты, такие как Оксфорд, МТИ или Мюнхенский университет, определяют лицо науки и фактически то, как будет выглядеть наше технологическое будущее, то специализированные, такие как школа искусства Джульярд или бизнес-школа INSEAD, формируют передовые практики профессиональной подготовки, особенно в творческой сфере и сфере управления.
Ведущие российские университеты в большинстве своем незаметны на глобальном поле: слишком мало учебных программ, которые интересны лучшим студентам мира, слабый уровень интернационализации кампусов (к примеру, в скольких университетских столовых страны вас поймут, если вы попытаетесь объяснить на английском языке, на что у вас пищевая аллергия?), сравнительно немного международных исследовательских проектов. С тревожной периодичностью возникают разговоры об «особой» российской науке или российских университетах для российских студентов. Однако наука по определению не имеет границ, а российских студентов в университетах других стран сейчас больше 50 тыс. По разным оценкам от 25 тыс. до 80 тыс. ученых покинули Россию в 1990-е годы. На их местах образовались интеллектуальные пустоты, которые до сих пор не заполнены. Если какой-то стране сегодня критически важно массово привлекать глобальных ученых и мобильных студентов, то это Россия.
Часть университетов твердо взяли курс на интеграцию в мировую инфраструктуру высшего образования. Авангард профессоров ВШЭ, СПбГУ, МГУ, НГУ, ИТМО мыслит себя исходя из мировых норм их научных дисциплин. Например, МИФИ — неотъемлемая часть международных проектов в области атомной инженерии; в питерском политехе Институт передовых производственных технологий разрабатывает конкурентоспособные инженерные решения для мультинациональных компаний; Школа перспективных исследований внутри Тюменского университета собрала сильный международный преподавательский состав и теперь уверенно и неумолимо пробивает себе путь в мировую повестку. И это неисчерпывающий список.
Тем не менее в общественных дискуссиях доминируют то риторика соответствия, то автаркии: университеты либо должны отвечать мировым трендам, либо изолироваться окончательно. Между тем думать нужно, скорее, в модусе диалога и кооперации. Что мы можем узнать друг у друга? Что мы можем вместе исследовать и разрабатывать?
Регионообразующие университеты
Эта группа вузов должна заниматься в первую очередь, согласно названию — регионообразованием. Что это значит? Это значит, что университет имеет проактивную позицию во взаимодействии с региональными индустрией и правительством, принимает участие в разработке стратегии и берет на себя часть ответственности за развитие региона. Наряду с образованием, исследованиями и инновациями это еще одна миссия университета.
Но и регион должен получить права и финансовую ответственность по отношению к университету, участвуя в управлении через наблюдательный совет. Этот процесс должен проходить точечно, по мере готовности региональных лидеров ресурсно вкладываться в развитие университета.
Регионообразующие университеты должны быть порталом, по которому идеи с глобального уровня переходят на региональный. Для этого нужно, чтобы у них самих были интересные исследовательские, R&D и образовательные предложения для партнеров за пределами региона.
Они должны быть доступны для всех желающих. Однако для всех по-разному. Должны быть и сверхсложные треки для талантливых и требовательных, и массовое «незаурядное образование для обычных людей», как определял миссию Мичигана, вполне себе регионального университета мирового класса, его четвертый президент Джеймс Энджел, и система дополнительного образования для всех возрастов и всех групп локального населения — от предпринимателей до учителей. При этом программы должны быть так по-разному хороши в разных регионах, чтобы студентам хотелось не только уезжать, но и приезжать.
Россия, как и другие системы высшего образования с существенной частью отраслевых вузов, находится в процессе решения проблемы сверхспециализации. В Китае, например, где высшее образование в 1950-х было собрано по советскому образцу, за последние 30 лет произошло около 400 объединений. Большинство современных исследовательских проектов междисциплинарны, инновационная среда предполагает свободный поток идей между разными дисциплинами. Наконец, каждый студент должен получить способность оперировать разными картинами мира, мировоззрениями. Узкая специализация этого дать не может, а при нынешней смене технологических укладов рассчитывать на то, что хватит одной специальности на всю жизнь, социально опасно.
Для отраслевых вузов есть три пути: достраивать себе недостающие компетенции, объединяться с другими отраслевыми вузами, входить в состав многопрофильных университетов. Есть еще четвертый путь, конечно: делать вид, что ничего не происходит, и тихо исчезать.
Экспериментальные университеты
С начала 1990-х в России возникло, а за последние пять лет было закрыто свыше 1,5 тыс. вузов и филиалов, большая часть которых занимались имитацией образования. Эта волна была ответом на административную свободу после распада СССР и стала, казалось бы, убедительным доказательством неспособности удерживать нормы качества вне зоны министерского контроля.
Но именно среди этого множества появились нетривиальные успешные образовательные эксперименты: РЭШ, Тольяттинская академия управления, ВШЭ, возникшая как антитеза советскому политэкономическому образованию, а теперь превратившаяся в самый успешный российский вуз. Если мы посмотрим на другие страны, то увидим, что Стэнфорд, Калтех и Бэбсон в США, Цеппелин в Германии, Чалмерс в Швеции когда-то, а некоторые совсем недавно были частными причудами, а теперь являются ролевыми моделями для большинства вузов мира.
Если не будут возникать новые университеты, работающие по новым моделям, система будет оставаться инерционной. Именно экспериментальные университеты делают систему живой — просто потому, что кардинально новое проще создавать с нуля.
Многое поменялось с 1990-х. Общество стало более глобализированным и информированным. Запросы студентов выросли. Они стали идти в университеты за хорошим образованием, а не просто за тусовкой и дипломом.
Пришло время оживить частную инициативу. Так же как стали массово появляться новые школы, должны появляться новые авторские вузы. Часть из них умрет, а часть вырастет в региональные или даже глобальные или останется нишей для тех студентов, которым нужно что-то особенное, с уникальной экспертизой.
Для этого нужно радикально переделать институт и государственной, и профессиональной аккредитации, то есть подтверждения качества. Поменять нормативное поле так, чтобы не рассматривать всех одинаково. Это критически назревшая работа.
Еще более важно поэтапно предоставлять университетам автономию как право на стратегию, потому что только в свободном пространстве можно рассчитывать на образовательные инновации.
