Пока я стояла под краснокирпичным зданием Кирклэнда — одного из Домов Гарварда, где живут студенты 2-4 курсов, мимо меня прошло не менее пяти гарвардианцев в твидовых пиджаках с коричневыми кожаными сумками через плечо. Гарвард удивительно похож на идею Гарварда. Во всем. Он горд и демонстративен. Он пахнет книжной пылью. Здесь одеваются точно так, как вы себе представляли. Здесь так, как вы ожидали, с характерным придыханием произносят «Ха-авад».
Под Кирклэндом я ждала Кэйт Кавэлл, моего проводника. Кэйт — одна из Администраторов Дома. Это значит, что для студентов Кирклэнда она источник ответов на все вопросы от простых до самых сложных; сестра, которая придет и посмотрит твой футбольный матч; друг и наставник.
Мы начинаем с ланча. Студенты, живущие в Домах, обязаны оплачивать абонемент на завтраки, ланчи и ужины. Есть разрешено, конечно, где угодно, но столовая, во-первых, все равно оплачена, во-вторых, привычная и своя, в-третьих, место встречи. Я радостно фиксирую нормальное поведение молодых людей, которые только-только становятся собой. Каждый заходит в столовую так, будто все ждали только его. Все поглядывают друг на друга. Никакой это не ланч, думаю я. Это социальное событие. Каждый день. За наш стол подсаживается сначала Кэвин Холдэн, поэт, временно живущий в Кирклэнде, а потом парочка студентов. Поскольку я сижу рядом с Кэйт — я друг, но, привыкшие к новому, студенты не реагируют на меня никак, кроме дежурной дружелюбной улыбки и сразу начинают делиться с Кэйт последними сплетнями. Кэвин, медленно поворачивая кольцо-печатку на пальце, рассказывает мне о поэтических вечерах, которые он организовывает.
Окна столовой Кирклэнда выглядывают во внутренний дворик, и я, смущаясь от сплошного Гарварда вокруг, то и дело отвожу глаза на типично унылый новоанглийской дождь. «Вон там, – сказала Кэйт, махнув рукой в сторону окна напротив нас, – Марк Цукенберг придумал Фейсбук».
Дом весь начинен событиями, воспоминаниями, традициями и символами. Они бережливо хранятся и создают своеобразную дополненную реальность. Сюда приезжали Хиллари Клинтон и Шакира. У Кирклэнда есть герб. В Доме проводятся танцы и ставятся пьесы, к которым студенты готовятся по несколько месяцев.
Пока мы едим, я успеваю поговорить о социальной жизни типичного гарвардского студента (база — в Доме, но есть еще братства, сестричества и клубы) и разобраться в сложной схеме управления Домов. Их двенадцать, и в них живет 98% студентов бакалавриата. В каждом Доме по Декану (старое название «мастера» было решено заменить два года назад в связи с рабовладельческими коннотациями — в «Кримзоне», студенческой газете Гарварда, можно найти про это несколько статей, полных изнуряющих деталей о процессе принятия исторического решения). Деканы живут вместе со студентами, их задача — задавать ритм Дома.
У каждого декана есть Помощник. Это всегда человек, работающий над каким-то научным или художественным проектом. Пожить в Доме — это из одна из опций для человека, приехавшего поработать в Кэмбридж, штат Массачусетс (где, кроме Гарварда, находятся также МТИ и ряд других вузов) для интеллектуальной стимуляции. Для иллюстрации того, что есть Гарвард: среди Помощников были бывший директор ЦРУ и бывший премьер-министр Гаити.
Ниже в иерархии находятся Администраторы, формально занимающиеся техническими вопросами расселения и планированием мероприятий. Также в каждом Доме есть Координатор, помогающий с академической стороной жизни студентов, менеджеры и тьюторы.
На сайте описание Домов начинается с указания на то, что они являются фундаментом гарвардского опыта. Кэйт работает Администратором уже восемь лет и не испытывает никакого желания когда-либо уходить. Это не та среда, которую можно оставить. Я спросила, что ей нравится больше всего. Она ответила: «Сегодня через дорогу будет лекция моего любимого фотографа, в прошлом личного фотографа Обамы, какое-то время назад здесь, в холле моего Дома выступала Хиллари, а сегодня я не могу встретиться с одной из студенток, потому что у нее ланч с президентом Колумбии. Страны, я имею ввиду. С этим сложно соперничать». Мне не оставалось ничего, кроме как кивнуть. Действительно, сложно.
Гарвард — это элитный университет номер один в мире. В этом нет ничего демонстративного; это такой же факт, как и то, что хуже климата, чем в штате Массачусетс, где он находится, не бывает… Когда я участвую в воркшопах в Школе Кеннеди (вот как раз там, «через дорогу» от Кирклэнда), я уже привычно слышу фразы вроде «когда вы будете определять будущее своей страны…». Это не реверанс для студентов, и не принятие желаемого за действительное, а спокойная констатация факта. На одной из страниц сайта вывешена цифра 28 — двадцать восемь выпускников Гарварда стали главами правительств разных стран.
Элитарность отражается и на организации студенческой жизни. Во-первых, студенты знают, что часть их одноклассников займет топовые управленческие должности в мире. Другая часть просто «пригодится» для различных проектов. При таком раскладе не работать над системой связей — безумие. Во-вторых, система holistic admissions, целостного приема, учитывающая полную анкету абитуриента и оценивающая все грани его личности, заставляет школьников растить себя одновременно во все стороны. Для поступления в Гарвард недостаточно идеальных баллов SAT (эквивалент ЕГЭ). Идеальные баллы будут у всех. Нужно заниматься спортом, волонтерством и школьным самоуправлением. В итоге для поступивших многослойная и полноценная интеллектуально-социальная жизнь является не надстройкой, а потребностью.
Организация Дома принуждает к тесному взаимодействию, которое постоянно балансирует на тонкой грани между комфортом и дискомфортом. В Доме примерно четыре сотни студентов. Ты всегда на виду. Тебя все знают. Тебя видят. Видят каждое твое поражение, но и каждую твою победу тоже.
Когда-то Дома работали на социальную функциональную дифференциацию. Изначально для того, чтобы попасть в определенный Дом, нужно было пройти интервью. У каждого из общежитий есть своя индивидуальность, притягивающая людей определенного типа. В Кирклэнде, например, какое-то время жило около 90% гарвардских спортсменов. К середине 20-го века интервью заменились на простое обозначение предпочтений в анкете.
В 94-м Гарвард подготовил очередной внутренний отчет, в котором говорилось о том, что Дома не отражают разнообразие мультиверсума университета и способствует сегрегации. Больше не на основании отчета, а на общей волне борьбы за равенство во всем было принято решение о случайном расселении.
Я размышляю об этом, уже попрощавшись с Кэйт и прячась в темноватом переполненном Кэбриджском кафе от непрекращающегося дождя. Бакалавриат Гарварда-университета до сих пор называется Harvard College. Для американского высшего образования важно разграничение колледж-университет. Колледж — это в основном бакалавриат. Место, где ты становишься собой; аlma mater, место, где формируется твоя «душа». Университет — это все остальное: исследования, профессиональные школы и так далее. Что делает колледж? Он проявляет качества или формирует их? Ответ, видимо, где-то посередине. Предыдущая политика управления системой Домов ставила на проявление. Если ты спортсмен, в доме, где живут спортсмены, лучше проявится твой атлетизм. Текущая политика ставит на формирование — нужно, чтобы тебя окружало как можно больше непохожих на тебя людей.
Здесь стоит сделать важную оговорку — студенты попадают в Дома не сразу. Весь первый курс студенты живут вместе в Гарвард Ярде в общежитиях, которые так и называются — Ярды (Кэйт сказала, что это очень специфический опыт: поскольку экскурсии начинаются оттуда, ты, распахнув в пижаме окно утром, можешь попасть в объектив дюжины туристов).
Ярды варят всех в одном котле. Все пропитываются духом Гарварда одинаково. Первокурсникам разрешено жить только так, и я думаю, это правильно. Поступление в колледж должно быть Рубиконом, после которого все иначе, и нужно наново, шаг за шагом придумать себя. Это сложно проделать, если ты продолжаешь жить с родителями. В этом случае интеллектуальная независимость откладывается, иногда на много лет. Это также непросто, если ты живешь один вне университетского пространства — тогда ты слишком завязан на внешнем мире.
Подавляющее большинство не только постсоветских, но и вообще континентальных евразийских университетов нерезеденциальные: студенты учатся в одном месте, а живут в другом. Общая интеллектуально-социальная жизнь в общежитиях обычно отсутствует.
Российские университеты, размышляя о жилищной политике, сразу выходят на разговоры о необходимости ремонта или о том, что нужно все снести и построить новые здания по последнему слову кампусной архитектуры. Это важные, но вторичные по значимости решения. Я ни разу не слышала предложений об использовании общежитий для работы на миссию и цели университетов. В то же время, жилищная политика — это настолько же мощный стратегический инструмент, как подбор преподавателей или учебный план.
В МТИ перед поселением студенты заполняют огромную форму, где четко прописывают, кто они как интеллектуальная единица, студент и сосед. Форма обрабатывается с помощью специального алгоритма. В итоге жаворонков селят подальше от сов, шумных с шумными, тихих с тихими и так далее. На случай ошибок есть специальная неделя, а потом еще одна специальная неделя, когда можно поменяться местами. Технически и финансово это не очень сложно сделать — но конечно, проще заселять студентов так, будто они все одинаковые.
С другой стороны, можно специально создавать для студентов дискомфортные условия для тренировки характера и адаптивности. Вопрос в том, какая задача решается. Меня огорчает, что в большинстве университетов при заселении есть только одна задача – заселить.
После ланча мы с Кэйт пошли смотреть общие комнаты Дома. Мы заходим в гостиную, я сажусь в старое продавленное кресло и осматриваюсь по сторонам. В Кирклэнде давно не делали ремонт. Из окна дует. Коридоры узкие и неудобные. Потрясающе невкусная еда. Если внимательно почитать «Кримзон», становится понятно, что это не единственные проблемы. Но это все не имеет ровно никакого значения. Выпускники все равно пишут, что Дома были для них тем ядром гарвардской жизни, без которого не было бы личностей, которыми они стали.
